Через какое-то время крестьянин снова пришел к клену, в этот раз с короткой палкой в руке. Для чего крестьянину нужен топор, клен знал, а вот зачем ему эта палка – нет.

Крестьянин сел под кленом, прислонился спиной к его стволу и начал говорить. Он благодарил клен за флейту, которую сделал из его ветви. Он рассказал, как восхищается ее чистым и нежным звучанием. И как он счастлив, что может теперь на ней играть.

Но клен так ничего и не понимал. Он не забыл об отрубленной ветви и не ожидал от крестьянина ничего хорошего.

Так это было, пока крестьянин не заиграл на флейте. Когда клен услышал флейту, он все понял. Ведь флейтой была его ветвь.

Я все это прослушала, как завороженная. Я обмякла и растворилась в этом темно-синем пространстве. Есть выражение «внушать доверие». Похоже, это был тот случай, когда такое происходит в прямом смысле. Моя бдительность не давала о себе знать. Рассказав о клене и крестьянине, Федор сидел молча с закрытыми глазами, а я так же безмолвно ждала, что будет дальше.

Не знаю, сколько продолжалась эта немая сцена. У меня пропали не только мысли, но и чувство времени. Наконец Федор открыл глаза и резким движением натянул на голову капюшон. Его рука двинулась к пестику. Я догадалась, что последует дальше, и отрезвела.

– Ну а теперь расскажи хоть что-то об Элеоноре!

Я не думала кричать, но это был крик.

Федор уже держал в руке пестик. Я не могла видеть его глаза из-за капюшона, но чувствовала, что он смотрит на меня. Он смотрел на меня и молчал, но теперь я из-за его молчания все больше нервничала.

– Я только что это сделал, – произнес наконец он и ударил чашу пестиком.

Раздался тот же гулкий звук, что и перед началом нашей встречи. Федор поднялся со своего места.

– Это такая шутка? – попробовала я его остановить. В тот же момент я услышала за спиной шаги и невольно оглянулась. В комнату вошла Надежда. Когда я перевела взгляд на Федора, он уже открывал едва заметную узкую дверь, что была в стене за креслом. В следующее мгновение он за ней исчез.

Я осталась сидеть. Ко мне подошла Надежда и сказала приглушенным голосом:

– Даршан закончен.

Я встала и пошла к выходу, Надежда – за мной.

Когда мы с Надеждой вышли из перехода, она неожиданно обняла меня. Ее улыбка была радостной, словно не я, а она удостоилась даршана Мокшафа. У меня же было другое состояние. Мои надбровья отяжелели, а глаза стали уже. Возможно, это был эффект солнечного света. Мне стало душно от объятия Надежды, и я отпрянула от нее. Она посмотрела на меня изучающе:

– Головокружение?

– Все это как-то странно.

– Ты о чем?

– О даршане. Спрашиваешь одно, в ответ другое.

Надежда снова обрадовалась.

– Это не странно, это нормально. Так оно чаще всего и бывает на даршанах. Получаешь не прямые ответы, а иносказательные.

Надо же, иносказательные ответы. Ну прямо праздник красноречия, слушай и кайфуй! Я едва удержалась, чтобы не выругаться. Куда делось мое недавнее благодушие? Где оно, мое умиротворение? Я опять была сама собой, недоверчивой и злой. Какой еще быть, если тобой повертели и отшвырнули?

15

От перехода отходило несколько дорожек. Надежда пошла по направлению к секретариату, а я – в другую сторону. Мне было все равно, куда идти. В голове теперь завис темный и густой туман. Часто возникал вопрос: что это было? Я не понимала своей расслабленности на встрече с Федором. Что меня заворожило? Его голос? Синева? Везде был только синий цвет, кроме его лица. Даже накидка на Федоре была темно-синяя. Такая одноцветность может действовать на нервы.

А его рассказ… Зачем он? Какой-то клен, какой-то крестьянин… Ну да, иносказание. Он что, не понял, что мне нужно совсем другое?

В какой-то момент пришла ясная, как математическая формула, мысль: я здесь ничего не добьюсь. Мне здесь даже не узнать, действительно ли Элеонора уклоняется от встречи со мной или же мой приезд в «Трансформатор» от нее скрывают – теперь я стала думать уже и об этом. Как бы то ни было, Элеонора должна знать, в каком состоянии сейчас находится ее мать. И задуматься наконец о своей ответственности.

Я вернулась к прежнему решению: написать Элеоноре. И написать не записку, как собиралась прежде, а письмо, где выскажу ей все наболевшее. С доставкой мне поможет дядя Митя. Перед отъездом я получу обратно свой кошелек и заплачу ему, а уж он за деньги найдет способ, как передать Элеоноре мое послание. Дядя Митя – простой человек, от дополнительного заработка он не откажется.

Я пошла в свой корпус за блокнотом. Нюты в комнате не было. До обеда оставалось еще какое-то время, и я решила сразу же заняться письмом. Но так и не смогла его начать до гонга. Начало всякого письма задает его тон, я же даже не смогла выбрать верное обращение к Элеоноре. «Дорогая Эля»? Слишком тепло. «Здравствуй, Элеонора»? Слишком холодно. «Привет, сестра»? Так я это не чувствовала. «Сестрицей» я ее еще могла назвать, но написать «сестра» рука не поворачивалась.

Аппетита не было, и я решила ради письма пропустить обед. Но верные слова так и не приходили. Тогда я, взяв с собой блокнот, пошла на свежий воздух. Рядом со спальными корпусами находилась «лемниската», в просторечье – «восьмерка». Так здесь называли маршрут для медитативного хода, который был похож на цифру 8. «Лемниската» является символом бесконечности, и потому был выбран именно ее извив.

Шел обед, и на «восьмерке» никого не было. Я прошлась по ней до первой тропинки, которая отходила в сторону, и свернула на нее. Недалеко от меня послышался женский голос. Он показался мне знакомым. Было похоже, что эта женщина говорила по телефону. Я направилась к ней.

Это была Инесса. Услышав мои шаги, она оборвала разговор. Когда же она меня увидела, то с облегчением вздохнула.

– Ты меня только не выдавай, ладно?

– Как тебе удалось оставить при себе мобильник?

– А я взяла с собой два телефона. Один сдала, другой спрятала в вещах, которые взяла с собой в комнату, – объяснила Инесса. – У меня особые обстоятельства.

И у нее, значит, тоже.

Оказалось, что Инесса оставила своего девятилетнего сына с дедом. Это было в первый раз, и она беспокоилась. Я вспомнила о матери. Мое возвращение домой снова и снова откладывалось, и было бы неплохо на всякий случай дать о себе знать.

Услышав от меня, что мне тоже надо было бы позвонить домой, Инесса с готовностью протянула мне свой телефон. Я набрала